«Он остановил Смерть в шаге от Ада»: о суицидальных контрактах и тех, кто не ушел

Этот пост состоит из двух частей. Первая — немного размышлений о «нужности/ненужности» антисуицидальных контрактов. Вторая — две истории из жизни.

Тема эффективности подписания с клиентами такого рода контрактов часто вызывает активные диспуты среди коллег-психологов. Скажу про себя: я не всегда заключаю с клиентом антисуицидальный контракт и отношу себя к тем, кто не считает его панацеей. Ни один контракт не заменит интервенцию и терапию, особенно при высокой степени суицидального риска. Он не гарантирует, что клиент не решится на самоубийство.

Важно помнить, что такой контракт не заключается на длительный срок и не подписывается по просьбе или давлению терапевта, как только клиент поделился своими намерениями.

Ещё со времён работы в клинике я чаще заключаю с клиентами Контракт на несамоповреждение (добровольная расписка с фразой «Я также обязуюсь не предпринимать каких-либо действий против моей жизни и здоровья») или мы совместно разрабатываем План безопасности. Также мне с десяток раз приходилось заключать Антигомицидный контракт (соглашение ни при каких обстоятельствах не причинять никому вреда и никого не убивать).

В работе я много времени уделяю теме смерти, считая, что соприкосновение с ней имеет терапевтическое значение. Используя метод библиотерапии, мы с клиентами читаем и разбираем книги В. Франкла «Сказать жизни „Да“» и Э. М. Ремарка «Жизнь взаймы».

При работе с суицидальными клиентами у меня всегда есть контакты родственников или доверенных лиц, с которыми я могу связаться, если клиент перестанет выходить на связь. Также данную категорию клиентов я стараюсь вести совместно с узкопрофильными специалистами.

Ж., 42 года. После развода осталась без средств к существованию с двумя детьми-подростками. Была вынуждена устроиться техническим персоналом на одну из фирм. На работе оказалась случайным свидетелем кражи.

Мужчина, совершивший деяние, через время начал к ней в грубой форме приставать. Чтобы отгородить его от себя, она пригрозила рассказать правду директору. После этого террор с его стороны лишь усилился: добавились угрозы причинить увечья её детям и сделать её подельницей, если она откроет рот. Непереносимая душевная боль нарастала. Она приняла решение уйти из жизни, считая себя источником угрозы для своей семьи.

Ко мне она попала в депрессивном состоянии по настоянию матери, которая заметила небывало идеальную чистоту в квартире, порядок в шкафах и почти все раздаренные дочерью личные вещи.

На первых двух сессиях клиентка не рассказывала о своих намерениях, была зажатой и не видела смысла в походах к психологу. На третьей сессии мы выяснили, что у неё филологическое образование, и когда-то она работала учительницей. Роль «училки» было предложено взять за ресурс.

Боль и обида на мужчин (отца, бывшего мужа, коллегу), чувство несправедливости и уязвлённой гордости ночами доводили до отчаяния. Мысли о самоубийстве возрождались, зрело желание отомстить обидчикам. Одновременно зрела и необходимость в заключении антисуицидального контракта, чтобы выиграть время на установление терапевтических отношений.

Спустя два года после окончания психотерапии, клиентка прислала заказным письмом тот самый контракт с припиской:

М., 26 лет, иногородний студент. Проживал в съёмной квартире с другом, у каждого своя комната.

Друзья заметили, что в последнее время он стал излишне подозрительным, начал следить за своей девушкой, часто гневался, обвинял её в изменах, мог по нескольку дней не отвечать на звонки. Находясь в постоянном напряжении, он всё труднее общался с окружающими. Друзья связались с его отцом, и тот в обязательном порядке велел обратиться к специалисту. Слово отца — закон.

На первой встрече клиент рассказывал, что окружающие хотят навредить ему, много жаловался на жизнь. К 14-й сессии он рассказал, что хочет избавиться от своего друга, подозревая его в связи с девушкой. Он уже приготовил набор для «ритуального убийства» и теперь ждал подходящего момента. Он был одержим идеей забрать жизнь другого человека. С ним был заключён Антигомицидный контракт.

В процессе терапии вышли на вытесненные воспоминания о конфликтных отношениях родителей, где он неоднократно был свидетелем издевательств отца над матерью. Будучи школьником, клиент получал удовольствие от жестокого обращения с животными.

Спустя 7 месяцев терапия была прекращена по желанию клиента — в его жизнь вошла наркотическая зависимость. Для его друга история закончилась благополучно: он перевёлся на заочное отделение, съехал на другую квартиру и полностью прекратил общение.

А что вы думаете о подобных контрактах?

С уважением, Ольга